Я переехал в этот район Москвы три года назад. Район мне совершенно чужой, из знакомых — одна супруга. Рядом несколько магазинов самой разной направленности — от мелких продуктовых палаток до крупного книжного. Также неподалёку есть два рынка, по выходным совсем рядом открывается третий.Что тут обращает внимание? Для того, чтобы просто получить за свои деньги, что причитается, ему приходится вступать в социальное взаимодействие с обслуживающим персоналом. И если в магазине оно не выходит за пределы простой вежливости (но уже чрезмерной, если бы речь шла о магазине самообслуживания), то на рынке ему приходится уже панибратствовать с продавцами. Прибавлять к глаголам в повелительном наклонении «пожалуйста» воспитанному человеку ничего не стоит, но жать руку узбеку с рынка — это уже слишком.
Первым делом, входя в магазин, я здороваюсь. Уже после того, как мне ответили, я говорю, за чем пришёл. После того, как я получаю желаемое, я говорю «Спасибо!», а уходя — «Хорошего дня!» На рынке ритуал чуть более сложный: у большинства продавцов я спрошу, как у них идут дела, у знакомого молодого узбека — как здоровье его старенького отца, который раньше торговал, а теперь всё чаще остаётся дома. Мужчинам я пожму руку, с женщинами переброшусь парой приятных фраз.
Каков результат, спросите вы? В любом магазине мне никогда не продадут ничего некачественного. Продавщица из книжного, когда мы встречаемся с ней по дороге, сообщит мне о книжных новинках. В половине магазинов в случае трудностей с наличкой я без проблем возьму товар в кредит. Фермеры на воскресном рынке привезут мне овощи на заказ. Сколько раз я слышал: «Не берите лопатку, она сегодня неудачная. Возьмите лучше окорок» или «Завтра завезут свежую говядину. Приходите, нужный вам кусок вырежем прямо из туши»! А всего-то надо общаться вежливо — и жизнь тут же повернётся к вам лицом.
Автор хвалится, что взамен он получает качественное товары и обслуживание. Асимметрии ситуации, требующей нравиться продавцу, чтобы не получить несвежего мяса, но не допускающей возможности расплаты фальшивыми деньгами с непонравившимся продавцом, он не замечает.
Здесь отчётливо видна азиатчина: для совершения добросовестной сделки мало иметь деньги. Нужно ещё и втереться в круг своих продавцу людей. Как в советское время торговали в нагрузку: например, с нормальной книгой заставляли купить «Малую землю» Брежнева, так и в азиатском обществе простые гражданско-правовые сделки обременяются ненужным социальным взаимодействием. Такая паразитная социализация вовсе не образует новые социальные связи и не помогает преодолеть атомизацию общества. Напротив, она разбивает его на небольшие кластеры, только внутри которых возможно подобие экономической жизни. Вне кластеров все сделки недобросовестны и представляют собой соревнование в том, кто кого обманет. Рынка нет, есть совокупность воюющих квазикоммунистических ячеек. Предельный случай такого устройства общества представляет собой индийский кастовый строй, когда, в силу рождения в определённой касте, ремесленник обслуживает какую-либо деревню, получая установленную много веков назад годовую плату.
Европейцу тягостно такое положение. Торговаться нравится только чурке, а европеец предпочтёт покупать заранее расфасованный товар в супермаркете, лишь бы не заговаривать с незнакомцем. Ему не нравится, когда ему лезут в душу, или лезть в душу самому. Ему неприятно слышать от начальства и общества хоровые акафисты этим святым людям — врачам и учителям, заменяющие нормальную плату за их труд: он считает, что святым место на иконах, а акафисты прикрывают масштабное воровство. Ещё хуже, когда учителями жизни или народной совестью объявляют актёров.
Европеец чувствует или осознаёт, что социальный капитал в распоряжении одного человека ограничен, и его нельзя растрачивать попусту. Если слишком много общаться на базаре, не хватит сил и внимания на действительно важные дела — политику или крупный бизнес, а обременение ненужными обязательствами ограничит мобильность.
Это подводит нас к осознанию важной особенности европейского уклада жизни, позволившего построить могучие нации, покорившие остальную планету; возможно, самой сути европейства. Европейцы атомизируют и стандартизируют социальные транзакции. Долгосрочным отношениям предпочитаются краткосрочные, феодальной службе — наёмная, цехам — свободный рынок, директивному планированию — конкурсы на государственные закупки. Нации, дальше других зашедшие в этом направлении, получают преимущество. Атомизации общества это не означает; напротив, оно сплавляется крепче.
Конечно, речь идёт об идеализированной Европе. В реальной постоянно случаются рецидивы азиатчины. Она не только импортируется вместе с иммигрантами, но и возникает внутри, например, в виде государственного регулирования. Один из худших примеров западной азиатчины — маркетинг. Он открыто ставит целью приобретение лояльных покупателей и систематически практикует переусложнение сделок, дающее преимущество «своим»: скидки, купоны, накопление баллов и прочую мерзость. Айфон, который можно купить только вместе с контрактом определённого оператора сотовой связи, операционная система с вшитым браузером — вот примеры неофеодализма.
Нация, которая решилась бы провести правовую реформу, стандартизирующую законные сделки, атомизируя их до минимально справедливого размера, ограничивая их действие во времени и запрещая все нестандартные сделки; другими словами, распространившая бы правила товарной биржи на обычный рынок, получила бы важное конкурентное преимущество. У неё был бы шанс от догоняющего развития перейти к цивилизационному лидерству. Ещё большего добилась бы нация, распространившая эту реформу и на остальные стороны жизни. Эта реформа была бы сравнима с введением наполеоновского кодекса.